Написано в подражание стиху про "Чудовище вида ужасного"
|
В болотах, за чащами тёмными,
Таясь за дубами огромными,
Их кронами от свету скрытая,
Ни разу лучом не омытая,
Стояла избушка дремучая,
Болотною тиной пахучая,
С зелёными брёвнами сгнившими,
С поганками, кровлю покрывшими,
Со страшными окнами низкими,
Корявыми, чёрными, склизкими,
Колючей травою заросшими,
Со стенами, мхами обросшими.
В избушке, запёршись засовами,
Закрывшись дверями дубовыми,
Улёгшись на печку чадящую,
Сырыми дровами дымящую,
Спала тварь лесная опасная -
Болотная ведьма ужасная,
Коварная, хитрая, злобная,
Ночному кошмару подобная.
С большими когтями торчащими,
С большими клыками скрипящими,
С горбом, за спиной выступающим,
С носищей, над ртом нависающим,
С ушами, вверху заострёнными,
С губами большими, зелёными,
С противной чешуйчатой кожею,
Оттенком с лягушками схожею,
С морщинами видом ужасными,
С глазищами мутными красными,
На мир с отвращеньем глядящими,
Неистовой злобой горящими.
Вот солнце за лесом уж скрылося,
Всё мраком кромешным покрылося,
Лес полн стал глазами светящими
И звуками, кровь леденящими.
Тут ведьма с лежанки скатилася,
Шакальей слюною умылася,
Открыла засовы визжащие,
Прошла через двери скрипящие,
Ногою во тьме громко топнула,
Руками костлявыми хлопнула,
И голосом, злобой исполненным
И силою ветра наполненным
Вскричала: «Эй, совы глазастые,
И вы, мои волки клыкастые,
Медведи, во мраке дерущие,
Шакалы, младенцев крадущие,
Лягушки, в болотах сидящие
И порчу на всех наводящие,
Пантеры, убийством живущие
И змеи, в зубах смерть несущие,
Ответьте мне звери рыскучие,
Ответьте мне птицы летучие,
Скажите вы мне по обычаю,
Куда мне идти за добычею».
В ответ ей раздалось урчание,
Шипение, клёкот, рычание,
Ворчание, рокот, сопение,
Вой, карканье, вопли, хрипение.
Завыли волчищи жестокие,
Заухали совы злоокие,
Лягушки в болотах заквакали,
Шакалы в оврагах заплакали,
Медведи из чащи зарыкали,
Пантеры с ветвей замурлыкали
Утробно, зловеще, пугающе,
Рассержено и угрожающе:
«О слушай нас ведьма великая,
Коварная, злобная, дикая,
Хозяйка лесов от рождения,
Зловонных болот порождение.
В твоей западне, что находиться
На юге, где чаща расходится,
Где зыбкая топь начинается,
Под дубом, что неба касается,
Сидят старичок со старушкою,
И с внуком их старшим, Андрюшкою,
Дед плачет, старушка рыдается,
Внук выбраться тщетно пытается.
Ходили они за волнушками,
Бродили лесными опушками,
Да только потом заблудилися,
И в яму твою провалилися».
«Ага!» – Взвыла ведьма ликующе,
И стала визжать торжествующе:
«Уж сёдня то я пообедаю,
Сердец человечьих отведаю,
Мозгов человечьих откушаю,
Людских стонов песню послушаю!
А вы, злые звери голодные,
Ступайте в леса, вы свободные».
И ведьма скачками огромными
Помчалась на юг, где за тёмными
Лесами, что к топям сходилися,
Людишки в ловушке томилися.
II
На дне тёмной ямы глубокой
Сидел лысый дед толстобокий,
С ним рядом старушка седая,
Не очень-то тоже худая,
Чуть поодаль внук их здоровый,
Большой, мускулистый, суровый,
На грязной земле распластался,
Лежал и ужасно ругался,
Грибы на чём свет проклиная,
Старуху и деда ругая,
За то, что их просьбам поддался,
И в лес с ними вместе подался.
Вдруг дед произнёс: «Ну-ка тише!
Я что-то, по-моему, слышу!»
И бабка сказала с надеждой: «Да!
Однако ведь кто-то бежит сюда!»
И внук их промолвил: «Ну что же,
Мы, может, везучие всё же».
И стали тут вместе они орать,
Прохожего громко на помощь звать.
А топот всё близился, нарастал,
Он нечеловечески громким стал,
До края их ямы добрался,
И резко затих, оборвался.
Лишь ветер в деревьях шумел вокруг,
И тут над их ямой возникла вдруг
Ужасная тварь страшнорожая,
На демона смерти похожая.
Она с интересом смотрела вниз,
И страшная злоба лучилась из
Её отвратительных красных глаз.
«О господи! Боже, помилуй нас!»
Старик прошептал пересохшим ртом.
А тварь вдруг хихикнула, и потом
Она начала наверху скакать,
И стала восторженно завывать,
На пленников глядя с вниманием,
Со злобою и ликованием.
Тут вскрикнули дед со старушкою,
Ударившись в землю макушкою:
«О страшная тварь лесная,
Мы кто ты такая не знаем!
Но молим тебя мы, прости ты нас,
И с миром домой отпусти ты нас!»
Тут тварь перестала скакать вокруг,
На них, замерев, посмотрела вдруг,
И злобно шипя, как дикий зверь,
Провыла: «Узнайте же вы теперь!
Я ведьма ночная болотная,
Я хищница вечно голодная,
По чащам во мраке бродящая,
Заблудших людишек ловящая.
Я леса создание дикое,
Я страшная смерть злобноликая,
Меня называют Ягинею –
Болот и оврагов княгинею».
Тут ведьма старушку схватила,
Наверх, завывая, втащила
И стала ногами пинать её,
И стала душить и топтать её,
В болотную жижу макать её,
За волосы с воплем таскать её,
За уши кидать и крутить её,
О камни спиной колотить её,
Колючки и иглы втыкать в неё,
Жуков и червей в рот толкать её,
Когтями ужасными драть её,
И кожу кусками сдирать с неё.
А после, как вдоволь потешилась,
Мученьями жертвы натешилась,
То стала кусать и терзать её,
И стала живьём пожирать её.
К утру, кости бабкины обглодав,
И в яму их с хохотом поскидав,
В засохшей крови с головы до пят,
Ягиня, с рычанием бросив взгляд
На бледных испуганных жертв своих,
В леса ускакала, оставив их
Сидеть на дне ямы и горевать,
О жизни недавнишней тосковать.
Та жизнь им казалась уже лишь сном,
И щас им мечталось только о том,
Чтоб смерть их без боли и мук была,
Чтоб так, как их бабушка умерла,
Свою смерть им встретить не довелось,
Чтоб всё как-нибудь бы да обошлось,
Но знали они - лишь солнце зайдёт,
И страшная тварь снова к ним придёт.
Погасла надежда у них в глазах,
И в душах у них поселился страх,
Страх липкий, тупой, подавляющий,
Всем телом дрожать заставляющий.
А летний денёк над их ямой завис,
Свет жаркого солнца обрушивши вниз,
И их успокоило это тепло,
Уменьшило страх, задремать помогло.
Они перестали трястись и дрожать,
И даже из ямы пытались бежать,
Но тщетны их были усилия,
И сникли они от бессилия.
Вот вечер закончился, солнце зашло,
И сразу их снова трясти начало.
А вскоре послышался топот и вой,
И снова возникла над их головой
Ужасная морда рычащая,
Зубами от злобы скрипящая.
На них посмотрев, она вдруг замерла,
Глазами сверкнув, а потом издала
Утробное злое ворчание.
И тут старикашка в отчаяньи
К ней руки воздев, на колени упал,
И горько заплакав навзрыд, заорал:
«Послушай, о ведьма, мои слова!
Я дряхлый старик, я хожу едва,
Во мне чуть не сотня болезней сидит,
Я может быть даже слегка ядовит!
Зачем же, скажи, тебе меня есть,
Когда тут Андрюшка со мною есть,
Оставь ты меня на потом, а пока
Андрюшку сожри, моего внучка!»
Но ведьма лишь захохотала,
Наверх старикашку достала,
И стала о землю бросать его,
И за бородёнку таскать его,
Лягушками стала кормить его,
Камнями по лысине бить его,
Руками язык вырывать ему,
В пуп острую палку втыкать ему,
Крапивою жгучей хлестать его,
Как мячик, пинками катать его,
Когтями глаза ковырять ему,
И руки и ноги ломать ему.
А после, как вдоволь потешилась,
Мученьями жертвы натешилась,
То принялась рвать и терзать его,
И стала живьём пожирать его.
К утру до конца был доглодан дед,
И сбросивши в яму его скелет,
Ягиня, со злобою хохоча,
Проклятья под нос себе бормоча,
Опять ускакала куда-то в лес,
И топот её вдалеке исчез,
А что до Андрея, он долго лежал,
Прижавшись к земле, и всем телом дрожал,
И небыло сил у него, чтобы встать,
И мог он лишь только негромко стонать
Мучительно, с болью, с надрывом в груди,
Предчувствуя страшную смерть впереди.
А ветер по небу гонял облака,
Журчал ручеёк где-то рядом слегка,
Рассвет пробуждал ярких красок цвета,
И мир заполняла собой красота.
И видя её, пели птицы вокруг,
И весело щурился солнечный круг,
Со всеми теплом и сияньем делясь,
Над лесом дневным добродушно смеясь.
И вскоре Андрюшка спокойнее стал,
Дрожать перестал и стонать перестал.
Свернувшись калачиком в яме на дне
Затих он, забывшись на время во сне.
И видел он сон, а как будто не сон,
Что палку нашёл заострённую он,
И ночью, когда злая ведьма пришла,
И с воем из ямы его подняла,
Он ей эту палку воткнул прямо в глаз
И замертво ведьма упала тотчас.
А он на неё с безразличьем взглянул,
И к дому, устало вздохнув, повернул.
Проснувшись, Андрей посмотрел вокруг,
И палку кривую увидел вдруг,
Он с радостным криком к ней подскочил,
И долго о камни её точил
С каким-то неистовым рвением,
С надеждой и остервенением.
А день быстро кончился, ночь пришла,
И ведьма уже тут как тут была,
Упал на него её злобный взгляд,
И было там всё - и смерть, и ад.
И понял Андрюшка, что ждёт его,
И что не предпримет он ничего,
По телу озноб прокатился вдруг,
И палочку выронил он из рук,
И сразу он очень спокойным стал,
И глядя ей прямо в глаза, сказал:
«Легенды слыхать приходилось мне
О нечисти разной – твоей родне,
И помнится, мысль у меня была,
Что нету для вас, порождений зла,
Желаннее жертвы, чем жертва та,
Душа у которой как свет чиста.
Для вас те вкусней, кто добрей из нас,
Вам нравятся слёзы н е в и н н ы х глаз,
Вам кровь непорочных сердец, как мёд,
Вы ищете тех, в ком любовь живёт,
Вам слух услаждает их криков звук,
Но мало подобных людей вокруг.
А дети ведь чище других людей,
И жаждете страстно вы их – детей,
И бродите в чащах, чтоб их поймать,
Чтоб долго потом их во тьме пытать,
Чтоб бить их жестоко, чтоб кровь их пить,
Чтоб хрип их предсмертный в ночи ловить,
Чтоб тёплую плоть их с костей сдирать,
И, жмурясь от сладости, пожирать.
Но дети по лесу не ходят в ночь,
И здесь-то тебе я мог бы помочь,
Я мог бы ребёнка к тебе заманить,
Чтоб жизнью его жизнь свою заменить.
На что тебе я?! Я почти как ты!
Мне нравиться в клумбах топтать цветы,
Люблю малышей в подворотнях бить,
Щенят и котят сапогом давить.
Взгляни на меня! Я ребёнок?! Нет!
Мне скоро уж стукнет семнадцать лет.
А если отпустишь меня, тогда
Сестрёнку к тебе приведу сюда.
Ребёнка невинней не видел свет –
Она любит утром встречать рассвет,
На звёзды блестящие ночью смотреть,
Ей трудно быть грустной, ей трудно не петь,
Ей нравиться летом в луга ходить,
По травам душистым в тиши бродить,
Цветов полевых аромат вдыхать,
Прохожим с улыбкой рукой махать.
Зверюшек и птиц она любит кормить,
Не может она всё вокруг не любить,
Ей нравиться всё – лето, осень, весна.
На мир с восхищением смотрит она.
Ещё ей неведомы боль и страх,
И вечно мечтанье в её глазах,
И вечно сияет в них теплота,
И вечно улыбкой цветут уста,
Звенит колокольчиком звонкий смех,
Тревожа душу и радуя всех.
Подобных людей больше в мире нет.
Признай, ведь она – роскошный обед?
Поэтому ты меня отпусти,
Чтоб мог я её к тебе привести,
И слово тебе я даю своё,
Что завтра ты в яме найдёшь её».
Тут ведьма нахмуренной стала,
Из ямы Андрюшку достала,
И долго смотрела в глаза его,
Не говоря при том ничего,
И вдруг прорычала: «Ну чтож, ступай.
Денёк подожду я, но только знай,
Пока ты ещё не отправился в путь,
Чтоб ты не надумал меня обмануть,
К тебе приложу я заклятие,
Моих страшных предков проклятие.
И если назавтра я к яме приду,
И в ней вдруг сестрицу твою не найду,
Ты в тварь превратишься холодную –
Поганую жабу болотную».
И ведьма, рыча, поскакала прочь,
И вскоре её поглотила ночь.
Андрей же бежал, не чуя ног,
И к утру до дома добраться смог.
Но только он в сторону сразу свернул,
Сначала он в бабушкин дом заглянул.
И хоть он уже был почти без сил,
Дремать он не стал, лишь поел, попил,
И кинулся сразу искать сестру,
И вскоре увидел её во двору,
И начал он ей бессовестно врать,
И даже стал деньги ей предлагать,
Чтоб в лес она с ним сейчас же пошла,
Чтоб дедушке с бабушкой помогла,
Конечно, он сам бы помог им, но
Не может никак, так как дел полно,
Но чтобы по лесу ей не блудить,
Её он не против к ним проводить.
Она на него лишь махнула рукой,
Воскликнув: «Андрюшка, ты глупый какой!
Конечно пойду я, чтоб выручить их!
И денег мне вовсе не надо твоих!»
«Ну, чтож, тогда время не будем терять!» -
Андрей поспешил её за руку взять.
Дорогу теперь уж прекрасно он знал,
Уверенно с ней он по лесу шагал,
И слыша в дороге её голосок,
Он лишь удивлялся теперь, как он мог
К ней раньше хорошие чувства питать,
Он знал, что её скоро будут пытать,
И радость его была очень большой,
И он ненавидел её всей душой.
Но тщательно он эти чувства скрывал,
Пока долгожданный момент не настал,
И яма возникла у них впереди.
И он тут воскликнул: «Варвара, гляди!»
И сам, притворяясь, вниз взглянул,
Она подошла, и он столкнул,
С ликующим криком её во тьму.
И стало легко на душе ему.
И радость свою он не стал скрывать,
И видя, что стала она рыдать,
Он всячески стал обзывать её,
И стал с наслажденьем плевать в неё,
Про дедушку с бабкой рассказывать,
На кости их пальцем показывать,
Пророчил ей разные гадости,
И даже заплакал от радости,
Что он всё же выдержал, справился.
И вскоре он к дому отравился.
Варвара же в яме осталась одна,
И долго в ней горько рыдала она,
С рыданием косточки все собрала,
И их схоронила в земле, как смогла.
А после на небо смотрела с тоской,
А слёзы текли бесконечной рекой,
Во взгляде её затаилась печаль
Ей дедушку с бабушкой было так жаль
Они ей мерещились там, в облаках.
Но вскоре к ней в душу ворвался страх
Страх сильный такой, что нет мочи терпеть
О том, что и ей предстоит умереть.
А времени мало уже до темна,
И стала просить со слезами она,
К деревьям взывая: «Послушай, дубок!
Ты мудр и добр, силён и высок.
Не страшен тебе никакой ураган,
Стоишь ты, как добрый большой великан,
Нас тенью спася от знойного дня,
Дубок, дорогой, защити меня!»
Но дуб только тихо шумел листвой,
Неспешно качаясь над головой.
Тогда обратилась к осинке она:
«Осинка, родная, ты очень стройна!
Стоишь на пригорке, прекрасна собой,
И нравиться всем любоваться тобой,
Особенно в свете осеннего дня.
Осинка, молю, пожалей меня!»
Осинка лишь только качнулась в ответ,
Как будто в раздумье ответила: «Нет».
К берёзке тогда обратилась она:
Берёзонька, милая, ты мне нужна!
Пускай ты не очень стройна, что с того!
Ведь нету милее тебя никого!
Ты душу волнуешь и радуешь глаз,
Ты в сердце тепло пробуждаешь у нас!
Ты всех привлекаешь своей простотой,
Ты всех побеждаешь своей красотой,
Листва твоя осенью ярче огня!
Берёзка, родная, спаси меня!
И тут наклонилась берёзка вдруг,
Варваре спустив много добрых рук,
За ветки Варвара схватиться смогла,
И наверх берёзка её подняла.
И стала Варвара от счастья рыдать,
И стала берёзку за ствол обнимать,
И стала нашёптывать ей слова,
От пережитого ели жива.
А солнце уже уходило с небес,
Своим нижним краем цепляясь за лес,
Денёк угасал, вытесняемый тьмой,
И бросилась в страхе Варвара домой.
А тени длинней становились вокруг,
И лес стал недобрым, неласковым вдруг,
Он ветками стал ей лицо хлестать,
За ноги колючей травой хватать,
Пугать её блеском горящих глаз,
Но только не смог лес на этот раз
Смутить её, сбить её с пути.
Уже тёмной ночью смогла дойти
До дому она, и там упав,
В подушку уткнулася, зарыдав.
А рядом с ней жаба на полу
Сидела и квакала в углу.
Андрюшку же уж с тех пор никто
Не видел нигде, но ещё лет сто
Про ведьму носила кругом молва
До дрожи пугающие слова.
08.03.2002 |
|